В.М. Моисеев родился в г. Ирмино Ворошиловградской области (Украинской ССР).

Моисеев Виктор Максимович,
01.03.1939-10.06.1994

Писатель-прозаик, журналист, краевед, путешественник. Заслуженный работник культуры РСФСР. Член Союза журналистов СССР.

Окончил Кемеровский индустриально-педагогический техникум. Свою трудовую жизнь он начал проходчиком на шахте «Высокая» в Осинниках, а путь в журналистику - со скромной заметки, опубликованной в городской газете.

Журналист Виктор Моисеев был удивительно работоспособен. Редкий номер «Кузбасса» обходился без материалов, подписанных его именем.

Занимался Виктор Моисеев и литературным творчеством. Увидели свет и пришлись по душе читателям его рассказы, повести, публицистические очерки, собранные в книгах «Ярыгин камень», «День истины», «Подарили бобрам речку», «Спортивная слава Кузбасса» и ряде других. При самом активном участии Моисеева вышли книги «Шахтерский характер», «Свидание с природой», «Были земли Кузнецкой». Он был редактором альманаха «Земля Кузнецкая».

За многолетний журналистский труд Виктор Максимович в 1989 году удостоен почетного звания «Заслуженный работник культуры РСФСР».

Виктор Моисеев был безудержно влюблен в природу родного края. Своим оружием — пером журналиста — он убежденно боролся за чистоту наших рек, за сохранность лесов, за бережное отношение к зверям и птицам.

Виктор Моисеев был своим везде: у горняков Горной Шории, шахтеров многих городов области, у золотодобытчиков, лесозаготовителей, у спортсменов.

Он активно боролся за сохранение популяции бобров, за чистоту рек и троп Кузнецкого Алатау, с браконьерами всех мастей.

Умер Виктор Максимович 10 июня 1994 года. Похоронен в селе Березово Кемеровского района, где жил последние годы.

Его именем 1 марта 1996 года названа вершина в горах Кузнецкого Алатау.

В произведениях Виктора Максимовича, красной строкой проходит тема Великой Отечественной войны, любовь к Родине, трудовой и военный подвиг Кузбассовцев.

Начиная публикацию рассказов В.М. Моисеева, мы знакомим молодое поколение Кузбасса с героями и патриотами нашей Великой Родины.

ВЗРЫВ

Война приближалась к городу. После всеобщей мобилизации «Мария глубокая» сразу осиротела. Вместо крепких, в самом соку мужиков, в приземистых ее лавах появились старики и безусые юнцы. Первым уже давно вышел срок службы в армии, вторым еще не подошел.

Проводив на фронт двух сыновей, Максим Савельевич Говоров, которого все уже давно звали коротко и уважительно Савельич, на другой день пошел на шахту.

Плана добычи антрацита тем, кто остался в забоях, никто не снижал: оборонная промышленность требовала топлива. И давно отработавший свое Савельич вместе со своими ровесниками по две упряжки кряду проводил в лаве. Он бил обушком без промаха, экономя силы, выискивая опытным взглядом в пласту слабые, кливажистые места. В этих неторопливых, почти без замаха ударах в самое слабое место пласта таилось великое горняцкое мастерство. Глыбы антрацита с грохотом падали на лавный конвейер.

Тяжелая работа отвлекла Савельича от тревожных дум. Здесь, глубоко под землей, в призрачном свете аккумулятора, казалось, ничто не изменилось в мире. Но каждый раз, выезжая на-гора, Савельич находил новые приметы войны, грохотавшей уже не так далеко от города. По ночам на западе вспыхивали зарницы. Вдруг упирались в черное, осеннее небо огни прожекторов, и на город наплывал надсадный гул бомбардировщиков. Земля глухо вздрагивала, и в грохоте фугасных бом тонули отрывистые, звонкие очереди зенитных пулеметов. После таких внезапных налетов город надолго затягивался густыми клубами пожарищ.

Был налет и той ночью. Сквозь вой и грохот, сотрясающий их домишко, Савельич услышал настойчивы стук в дверь. Распахнул ее и увидел в бликующем свет недалекого пожара высокую фигуру. Пригляделся и узнал заведующего угольным отделом горкома партии Первухина.

- Проходи, — сказал он.

Первухин махнул рукой:

- Не до гостеванья, Савельич. Первый секретарь просил тебя быть утром. Пока. Мне еще кой-кого повидать надо...

Первухин растаял в ночной темноте, так что выглянувшая следом за мужем хозяйка его уже не увидела.

Удивленно спросила:

- Кто был?

Чтобы не беспокоить жену, Савельич сказал уклончиво:

- Человек. Пойдем спать, мать...

Придя утром в горком, увидел он, что в кабинет первого секретаря Бойко много людей, - в основном пожилых.

Сильно похудевший с тех пор, как Савельич виде его на митинге, посвященном проводам горняков на фронт, первый секретарь жестом пригласил всех садиться.

- Вызвал я вас, товарищи, для того, чтобы вы помогли эвакуировать оборудование в глубокий тыл, в Кузбасс. Теперь там - главная кочегарка страны. Вместе с оборудованием поедут все механизаторы.

Савельича, как и других, эта новость поразила, хотя все прекрасно знали: фронт уже рядом, и эвакуация неизбежна.

Бойко покачал головой, и глубокая морщина легла на его смуглый лоб.

- Пришел приказ покинуть город. Все, что не удастся вывезти, - на воздух.

- Это как так — на воздух? Выходит, взрывать? - удивился, переспросил Савельич.

- Выходит - да. Уничтожить.

- Неразумно это, не по-хозяйски.

- Неужели фашистам оставлять? — устало проговорил Бойко, долгим взглядом пройдясь по захмуревшим, растерянным лицам.

- Что вы, Максим Савельевич, предлагаете?

- Я предлагаю: врубовки, электровозы и другое оборудование, что не успеем выдать на-гора, не взрывать, - решительно сказал Савельич. – Спрячем- сам черт не сыщет. В тупике южного штрека укроем машины, зальем их надежной смазкой. Вернемся – пригодятся. Я так думаю: фашисту здесь долго хозяйничать не придется...

Целую неделю не выходил Максим Савельевич из шахты. Вместе с электрослесарями перегонял машины и оборудование в условленное место.

Когда группа по эвакуации протянула детонирующий шнур из ствола и поднялась на поверхность, была ночь, в небе сквозь рваные, лохматые обрывки туч светились крупные звезды. А утром части прикрытия покидали город.

Вот почему Савельич спешил к своей «Марии».

Встретила его шахта гнетущей тишиной. Вечные труженики-вентиляторы остановили вращение своих разлапистых колес. Замерли колеса и на копре. Только алый флаг бился на ветру да гудели басовито тугие расчалки вышки.

Савельич зашел в машинное отделение, куда был проведен детонирующий шнур. И вдруг сердце его гулко стукнуло. Там, где с ночи висели шнур и аккумуляторная батарея, белела в разводах масла голая стена. Он недоуменно оглядел другие стены машинного отделения и вдруг спиной почувствовал: кто-то вошел еше. Он обернулся. В дверях стояли двое. Обоих он хорошо знал. Один — Иван Дрыгало, о котором поговаривал что он сын расстрелянного белогвардейца, другой- Федор Прокопчук, в общем-то неплохой забойщик.

«Чего им здесь надо?»

Едва успел Савельич об этом подумать, как Ива Дрыгало, проговорил вкрадчивым голосом:

- Что, комиссар, пришел с хозяйством проститься?

Савельич, сощурившись, смотрел на них.

- Да, пришел... - В голове его мелькнула догадке «Проводку сорвали они».

- Ты, Максим, всегда заботился о людях, — сказал, с усмешкой Дрыгало. - Почему ж ты забываешь о тех, кто остается тут, в городе? Где мы на жизнь зарабатывать будем?

В это время с улицы послышался мотоциклетный треск. Прокопчук выглянул во двор. Лицо у него был растерянным.

- Приехали... Немцы приехали, Иван!

Дрыгало тоже метнулся к выходу. Савельич все понял. Он представил, как предатели подбегают к немцам изогнув спины. Они ждут награды. Их обязательно должны наградить: ведь спасли шахту от взрыва!

И на миг перед его глазами встали неподвижно за­стывшие вентиляторы. «Шахта не проветривалась больше суток. Она полна метана»!

Не мешкая больше, Савельич тяжело побежал к шахтному стволу. По дороге он увидел несколько мотоциклов, сгрудившихся у бытового комбината, услышал незнакомую отрывистую речь.

- Уйдет комиссар! - раздался всполошенный крик Ивана Дрыгало.

Вслед Савельичу прогремела автоматная очередь. Но он успел уже захлопнуть крышку люка на ходовом отделении ствола. Над его головой застучали тяжелые сапоги.

- Никуда не уйдет! — гудел голос Дрыгало. – Кувалду тащи, люк взломать. Не уйдет! Мы здесь каждую норку знаем...

Давно не спускался Савельич по ходовому отделению, которое было отгорожено от клетьевого подъема на тот случай, если техника подведет. Путь неблизкий - триста семьдесят метров по вертикали. Вот почему «Марию» звали глубокой. И когда ноги соступили с последней перекладины, слабость охватила его. Он тут же, не отходя далеко от ствола, опустился на обрубок бревна. Над головой серебряным колокольчиком позванивала шахтная капель. Вытянув натруженные ноги и закрыв глаза, он отдыхал. Кругом стояла мертвая тишина. Только газ пузырился на мокрой почве.

Потом он достал из кармана спичечный коробок. В памяти всплыло далекое прошлое. Был молодой Максим одно время газожогом. Самая опасная горняцкая профессия. Когда метан скапливался в забое, шахтеры по­кидали его. А он один, надев вывернутый шерстью наружу мокрый овчинный тулуп, лез в черный зев лавы.

Зарывшись в мелкий угольный штыб, чиркал спичкой. С грохотом рвалось над головой синеватое пламя, оглушая, иногда до потери сознания, газожога... Обычно человек выдерживал не более года такой работы: сходил с ума или же спивался. Максим выдержал полтора года, сделавшись до срока седым...

- Здесь! - услышал он голос Дрыгало. И увидел направленный на него луч аккумулятора. - Заморился, отдыхает...

Дрыгало, спрыгнув с лестницы, переминался с ноги на ногу, ожидая, пока спустятся вслед за ним немцы. А Максима Савельевича охватило вдруг спокойствие. Он подумал с грустью, что вряд ли узнают наши, как погиб старый шахтер Максим Говоров и как глубока его могила. Но это сейчас было не самым важным. Ус­мехнувшись, он крикнул предателю:

- Ну, что, вспомним старину! — в одной руке его был коробок, в другой приготовленная спичка.

- Ты что?! - Дрыгало рванулся было к нему, но поздно.

Полыхнуло фиолетовое яростное пламя, и толщу по­род потряс мощный взрыв. Динамит, заложенный ми­нерами, сдетонировал и довершил остальное.

...А весной следующего года шахту «Мария глубо­кая» посетил опытный немецкий горный инженер Отто Грабер. Рискуя сломать шею, он по шатким времянкам спустился на нижний горизонт. Откуда он мог знать, этот инженер, что за завалами остались целыми и не­вредимыми выработки, а где-то в тупике южного штрека лежат врубовки, стоят на рельсах электровозы, а на стеллажах ждут своего часа моторы, молотки, буровой инструмент?

Грабер без колебаний подписал акт о невозможности быстрого восстановления шахты.

Но ровно через полгода после освобождения Донбас­са от захватчиков шахта «Мария глубокая» дала стра­не первый эшелон топлива. Впрочем, шахта теперь на­зывалась «Говоровская»...